- Аламат Абдуловна, расскажите, пожалуйста, об истории депортации вашей семьи в Казахстан. Как это было, как переселились?
- Рассказывать это всегда тяжело. Мамы недавно не стало, поэтому рассказывать еще сложнее…
Наши родители не любят об этом говорить. Люди вообще не любят это вспоминать, хотя детские годы хорошо сохранились в памяти. В 1944 году было подписано постановление о депортации чеченского и ингушского народов. И вот 23 февраля без предупреждения их начали насильственно вывозить… Людей спускали с гор на грузовиках, ничего брать с собой не разрешали. Просто выводили из дома, могли разрешить взять с собой только узелок. Люди не осознавали, что происходит. Шла Великая Отечественная война, многие мужчины ведь воевали, как и все. В горах оставались пожилые люди, женщины, молодежь, дети. Их начали грузить и спускать в Грозный, где ждали составы. Некоторых, кого спустить не получилось, закрывали в сараях и сжигали заживо. Практически «вторая Хатынь». С одной стороны – немцы, с другой – свои, Красная Армия…
В этих товарниках (их назвали «телячьи вагоны») ничего не было. Просто деревянный корпус, в которых ехали все вместе: мужчины и женщины. А мы ведь мусульмане – у нашего народа работает строгая семейная протокольная форма поведения вплоть до сегодняшнего дня. То есть как должен себя вести сын перед отцом, сноха – перед свекром. Вот и представьте себе: женщинам приходилось там рожать. Некоторые умирали от разрыва мочевого пузыря, потому что не могли сходить по нужде в присутствии мужчин. И не потому, что их могли за это наказать, они просто не могли через себя переступить.Так и тронулись в путь.
- Они знали, куда их везут?
- Нет, они не знали. Им никто ничего не говорил. Да и мало кто на русском языке мог говорить. Те, кто жили и учились внизу на равнине, например, в Грозном, могли знать. А те, кто жил в горах, говорили только на чеченском.
По пути много людей гибло. Умирали, а их просто на улицу с вагона выкидывали. Не разрешали хоронить. Хлеб и воду давали только на больших станциях. Многие умерли с голоду, другие – от болезней. Всякое было: и простуда, и зараза всякая. Ехали где-то месяц.
Их распределяли не в благополучные места. Никто не вез их на юг. Оставляли в районах Балхаша, Лепсы, Восточного Казахстана. Подселяли к семьям, в избушки и заброшенные помещения. Например, когда выселяли семью моего отца, родителей и детей разъединили. Где-то в Лепсах оставили, а там морозы под минус 30. В какую-то землянку поселили. Было четверо братьев, самому старшему тогда было лет 15. Мой папа, Абдул Бицаевич Бицаев, 1936 года рождения, старше его, а самый младший – 1939 года. Они жгли солому, пытались хоть как-то согреться. Старший заболел воспалением легких, от этого там и умер. Ни еды, ни тепла. В итоге, их забрали в детдом. Люди сказали, что там дети умирают и их забрали – оставшихся троих братьев.
У мамы, Яхи Джахотовны Авдеевой, такая же история. Но ее семью забрали не с гор, а из села Самашки. Она жила в Самашках с матерью и бабушкой. Родилась в 1939 году. Но они жили в достатке, хотя бабушка уже была вдовой – дедушку убило молнией, когда маме было 2 годика.
Их высадили где-то в Лепсах. Они считались не просто высланными, а кем-то вроде заключенных. Эти две женщины (бабушка и прабабушка) мыли товарные вагоны шлангами летом и зимой. Жили в какой-то избушке. Мама помнила себя с двухлетнего возраста, у нее была уникальная память. Она рассказывала, что была буржуйка, но топить было нечем. За паек им давали мороженую рыбу, а она в комнате даже не таяла.
На полях, где убирали пшеницу, оставалось зерно. Дети ходили, собирали его и ели. Собирали колоски, оставшиеся после сбора урожая. И то, этого не позволяли. Сжигали поля, чтобы ничего не оставалось. Помогали простые сердобольные люди, делились последним куском хлеба. Мама рассказывала: «Я бродила, пока взрослые были на работе. Мне было 5-6 лет. Между селами расстояние, минимум, 10 километров, а я уходила к ним через поля мимо комбайнов. В бункерах они хранили зерно, которое за день нагревалось. Я закапывалась и там ночевала. Доходила до чужих деревень – там видели, что девочка не местная, старались накормить».
Отец и мать – оба были в семипалатинских детдомах, но там так и не пересеклись. Болели всякими трахомными болезнями, грибками. Переходили из приюта в приют: в урджарском детдоме, абаевском... В итоге, мама окончила 7 классов и пошла в училище на фабрично-заводское обучение. После учебы работала на чулочной фабрике. Тогда ее родственники нашлись чудом.
Она ведь потерялась от тети, сестры отца – та забрала ее в другое село. Мол, вы работаете, а девочка без присмотра. Оттуда она потерялась. Заснула в поезде, а он уехал. Ее сняли в Семипалатинске и отправили в детдом. Тогда ведь никого не искали. Люди были под присмотром и не имели права выходить из поселка. Никто не знал и не говорил, кого куда отправили.
Уже потом с села, откуда она потерялась, приехали девчата поступать в то училище, где училась мама. К счастью, она взяла фамилию тети – Муртазалиева, так она была записана в детдоме. Хотя ее фамилия – Авдеева. Мама и эти девочки общались, пока однажды одна из них не сказала: «Знаете, у нас в селе есть Муртазалиевы». Это был 1957 год. Спустя десять лет она нашлась: начала приезжать в то село, где встретила отца.